Ей 57 лет. Каждое утро встаёт в шесть утра. Варит своим мальцам кашу и тут же идёт убирать за скотиной. Потом сразу в дом – кормить ребят. Сама поест после всех. И так весь день крутится подле них. Успевая при этом подумать о детском бассейне во дворе, турнике для мальчишек, пристройке к дому. Под ночь, засыпая, прижать к себе Оленьку и улыбнуться своему счастью.
Удивительная
Таким людям не ставят памятников. В их честь не называют улиц. А они достойны этого не менее других.
В 49 лет Найля Гумаровна взяла под опеку маленького Валеру. Пару лет билась, ремонтировала дом, оформляла справки, чтобы принять в семью умственно отсталого ребёнка-инвалида. Потом был Никита. Годы судебных тяжб за его сестрёнку Оленьку. Лихое решение взять на себя ответственность ещё за трёх малолеток.
Слушая Найлю Гумаровну, ищешь в ней ангельские черты. Что-то неземное. Но как бы ни смотрела, как бы ни падал свет, передо мной простая женщина с добрым, уставшим лицом.
В её доме уютно и хорошо. Сидим на кухне. Пьём чай. То и дело из соседней комнаты высовывается чья-то довольная рожица. Послушает-послушает и обратно играть. А то вдруг на своём неведомом птичьем начнёт лопотать что-то.
– Надя жалуется, что Вера ей игрушку не даёт, – расшифрует в очередной раз Найля Гумаровна лепет малышки. Найдёт точные слова и быстро успокоит свою младшую.
– С Верой они двойняшки. Пару лет назад написала заявление, что хочу взять под опеку девочку. Долго не отвечали, а потом вызвали и заявили, что есть неблагополучная семья, контактная по туберкулёзу. Что, мол, я справлюсь. Только вот детей трое.
– И вы всех взяли?
– Конечно. Не могла ведь сказать, дайте девочку, а остальных мне не надо. Так нельзя.
В разговоре, наверное, чаще всего моя собеседница употребляла именно этот оборот. Нельзя сдаваться. Жалеть себя. Унывать.
– Из любой ситуации есть выход. Хоть какая-то щель, её просто надо найти и протиснуться в неё. Так, бочком-бочком, – смеётся Найля Гумаровна, – я никогда руки не опускала. Даже когда сказали, что больна раком.
У меня уже тогда Валера был. Как плохо себя ни чувствовала, а болела сильно, старалась виду не показывать. И за скотиной продолжала ухаживать, и хозяйство вести. Как всё это было, знаю только я. А вообще смотрю сейчас на свою жизнь со стороны и думаю, что всё равно Бог есть на свете. Нет-нет, да и глянет Он в нашу сторону…
С чего всё началось, спрашиваете? Да всё само собой как-то случилось. Моя Анжела была в пятом классе, когда к ним новенькую из детдома учиться определили. Придя домой, дочь едва ли не сразу попросила меня взять её к нам жить. Так и поступили. Получается, что первый раз опекуном я стала для Лены. Сейчас у неё уже своя семья, с нами давным-давно не живёт, но в гости заглядывает. На следующий год после этого, в 2006-м, я взяла на лето из детского дома трёх мальчишек. Среди них был Валера. Когда в конце августа повезла их обратно, Валерка заплакал. Отказался из машины выходить. А что делать?.. Я не имела права его оставить на тот момент. Но перед глазами только он и с тоял. Начала хлопотать… С Анжелой домик отремонтировали, документы оформили. Два года спустя, 30 декабря, смогли его забрать. Это был праздник.
Божьи бусины
Так и потянулся один ребёнок за другим. У каждого своё нелёгкое прошлое.
Уйдя кормить скот, Найля Гумаровна даст мне толстую папку. В ней своего рода история каждого из детей. Валера до двух лет рос в коровнике. В один из дней мать привела его к зданию сельской администрации и оставила на улице одного. Так малыш попал в Ташлинскую коррекционную школу-интернат.
– В августе ему 18 будет. Стану хлопотать, чтобы у меня жить остался. Доктор говорит, что иначе его, как недееспособного, определят в психиатрическую больницу.
Пока мы говорим, Валера всё ходит по дому, качая 9-месячного Мирончика – сына Анжелы.
– Очень люблю братика нянчить, – скажет он и признается, что, когда вырастет, станет разводить лошадей – они красивые.
Когда-то второго своего сына Найля Гумаровна взяла ради Валеры, чтобы в компании рос. У него, 7-летнего, мышление как у 3-летнего было. Так и обогатилась семья Никиткой, мать которого дважды лишена родительских прав. А отца будто и нет – в свидетельстве о рождении прочерк стоит.
– Со слов Никиты уже узнала, что у него сестрёнка есть. В органах опеки про то не сказали. Ну а у меня опять в голове лишь одна мысль: разлучать родных нельзя. Полтора года боролась за неё. Как раз в это время диагностировали рак. Удалили щитовидную железу. Из-за этого не удавалось пройти медицинскую комиссию. Уже со справкой на руках, что у меня нет метастазов, прошла через два суда, добиваясь полуторагодовалой Оленьки. Даже Астахову писала, – вспоминает моя собеседница. Качает головой.
Понимающе смотрит на мать Анжела, сидящая с нами за столом. Она то и дело встаёт по каким-то делам и незаметно помогает. Находясь сейчас в декрете, приходит каждое утро доить коз. Приглядывает за ребятнёй. Надёжная, самостоятельная.
Ей было четыре года, когда Найля Гумаровна решилась, продав в Оренбурге однокомнатную квартиру, переехать в посёлок Чебеньки Оренбургского района. Стоял тяжёлый 1997 год. Вышедшую из декретного отпуска нашу героиню сократили на работе, и жить оказалось не на что. И на двух работах трудилась, и вязала вечерами, но средств всё равно не хватало.
– Кризис был всегда. Денег всегда недостаёт. Постоянно чего-то хочется. Вот мне на данный момент хочется, например, пальто зимнее, – смеясь, признаётся Найля Гумаровна.
– Не поверите, четвёртый год в пуховике за четыре тысячи хожу. Зато… – голос её теплеет, – зато в прошлом году Валера мой всех продавцов удивил. Приехали в торговый центр ему куртку покупать. Уже выбрали, а он отказывается мерить. А я до этого успела в отдел пальто зайти. Примерила одно, а сын мне: «Мам, как хорошо тебе!» Только я его обратно повесила, и пошли мы за курткой. Вот он из-за меня и устроил представление, сказав: «Пусть мама лучше себе пальто купит».
– Плакали?
– Конечно, комок в горле встал. Вот оно, счастье, больше ничего и не надо.
– А куртку-то купили?
– Конечно. Убедила Валеру, что в следующем месяце с зарплаты пальто возьмём мне. Да так и не пришлось.
1100 на всё
В хозяйстве у нашей героини кого только нет, и во многом удаётся не бедствовать за счёт скотины.
– В общей с ложности я получаю ежемесячно около 47 тысяч. 33 тысячи с копейками – это пособия, которые приходят на детей. По 5500 на каждого. Вдобавок 12 600 рублей перечисляются мне в качестве вознаграждения за опекунство, – рассказывает Найля Гумаровна. Есть ещё небольшая пенсия. Но на семье, правда, кредиты за машину и мотоблок.
– Но мы не жалуемся, хорошо живём. Хотелось бы только больше внимания государства к детям. Мне-то ничего самой не надо, – говорит она.
Побывав в её доме, вы бы поняли, что это святая правда. Видно, что каждая копейка тратится на детей. На снаряжение 3-классника Никиты в школу в этом году ушло 19 тысяч рублей. Помимо всего купили ему компьютер, чтобы с толком учился английскому языку. Кстати, прошлый год он закончил отличником.
– Только поведение хромает у нас на обе ноги, да, Никита? – строго спрашивает она сына, когда мы заходим в комнату к детям. Тот стыдливо молчит, опустив голову.
Наша героиня – прирождённый учитель. Летом всей командой они рыбачат. Во главе с мамой, конечно. С удочками сидят на бережке и меньшие. Важен не улов – мирное и счастливое сосуществование.
В самом начале разговора Найля Гумаровна обмолвилась, что только вчера вернулась с судебного разбирательства. Должны были решать вопрос о лишении родительских прав, отца малышей, отбывающего сейчас срок за убийство.
– Судья спросила, называют ли дети меня мамой. Нет, говорю, они меня не мамой – мамочкой зовут… Мы одна семья.
Вы спрашиваете, не боюсь ли я, что у них гены плохие и это даст о себе знать потом? А что, с родными трудностей не бывает? Разницы нет ни в чём.
Да, бывает такое, что вечером сяду на диван, подумаю, как же я устала до невозможности. Но потом зайду к спящим детям – кого укрыть надо, кому одеялко поправить. Свои все – родные!..
Сколько пройдено всего! Когда Оленьку в Оренбурге из дома малютки забирала, у неё температура под сорок была. Я спросила, что делать, ребёнок горит весь, а мне в ответ: «Ну не хотите – не берите…» Будто про вчерашний хлеб… Тут же оказалось, что надо было с собой зимнюю верхнюю одежду привезти. Мы развернулись и в магазин поехали.
Потом долго выхаживали Оленьку. Она очень слабенькая была. Кстати, до сих пор со мной спит. Говорю ей, что пора уже одной, что, мол, мне неудобно с ней, а она: «Ты моя мама, терпи!», – улыбается Найля Гумаровна.
Уже прощаясь, предложит мне посмотреть её живность. Покажет вислобрюхих вьетнамских свиней. Посетует, что покупать поросят этой породы не хотят. Выйдут к нам индюки и козы. Тут же скосят головы в нашу сторону куры. Все потянутся к хозяйке. Наш разговор здесь и закончится. Стесняясь, спрошу, в чём смысл жизни? Прислонившись к стене сарая, Найля Гумаровна скажет:
– Прожить её так, чтобы стыдно не было. Мне вот сейчас не стыдно, и упрекнуть себя не в чем.
– А для себя о чём-нибудь мечтаете?
– Только об одном – чтобы у детей всё хорошо было. Вот бы здоровья хватило посмотреть, какими они вырастут. На их малышей взглянуть. Я в жизни боюсь одного – чего-то не успеть…
Полина Кузаева
Чебеньки