Принципы Найли Добрыниной

Удивительная

Таким людям не ставят па­мятников. В их честь не называ­ют улиц. А они достойны этого не менее других.

В 49 лет Найля Гумаровна взяла под опеку маленького Ва­леру. Пару лет билась, ремонти­ровала дом, оформляла справки, чтобы принять в семью умствен­но отсталого ребёнка-инвали­да. Потом был Никита. Годы судебных тяжб за его сестрёнку Оленьку. Лихое решение взять на себя ответственность ещё за трёх малолеток.

Слушая Найлю Гумаровну, ищешь в ней ангельские черты. Что-то неземное. Но как бы ни смотрела, как бы ни падал свет, передо мной простая женщина с добрым, уставшим лицом.

В её доме уютно и хорошо. Сидим на кухне. Пьём чай. То и дело из соседней комнаты высовывается чья-то довольная рожица. Послушает-послушает и обратно играть. А то вдруг на своём неведомом птичьем нач­нёт лопотать что-то.

– Надя жалуется, что Вера ей игрушку не даёт, – расшифрует в очередной раз Найля Гумаровна лепет малышки. Найдёт точные слова и быстро успокоит свою младшую.

– С Верой они двойняшки. Пару лет назад написала заяв­ление, что хочу взять под опеку девочку. Долго не отвечали, а потом вызвали и заявили, что есть неблагополучная семья, контактная по туберкулёзу. Что, мол, я справлюсь. Только вот детей трое.

– И вы всех взяли?

– Конечно. Не могла ведь ска­зать, дайте девочку, а остальных мне не надо. Так нельзя.

В разговоре, наверное, чаще всего моя собеседница употре­бляла именно этот оборот. Нельзя сдаваться. Жалеть себя. Унывать.

– Из любой ситуации есть выход. Хоть какая-то щель, её просто надо найти и протиснуть­ся в неё. Так, бочком-бочком, – смеётся Найля Гумаровна, – я никогда руки не опускала. Даже когда сказали, что больна раком.

У меня уже тогда Валера был. Как плохо себя ни чувствова­ла, а болела сильно, старалась виду не показывать. И за ско­тиной продолжала ухаживать, и хозяйство вести. Как всё это было, знаю только я. А вообще смотрю сейчас на свою жизнь со стороны и думаю, что всё равно Бог есть на свете. Нет-нет, да и глянет Он в нашу сторону…

С чего всё началось, спраши­ваете? Да всё само собой как-то случилось. Моя Анжела была в пятом классе, когда к ним новенькую из детдома учиться определили. Придя домой, дочь едва ли не сразу попросила меня взять её к нам жить. Так и посту­пили. Получается, что первый раз опекуном я стала для Лены. Сейчас у неё уже своя семья, с нами давным-давно не живёт, но в гости заглядывает. На следу­ющий год после этого, в 2006-м, я взяла на лето из детского дома трёх мальчишек. Среди них был Валера. Когда в конце августа повезла их обратно, Валерка заплакал. Отказался из маши­ны выходить. А что делать?.. Я не имела права его оставить на тот момент. Но перед глаза­ми только он и с тоял. Начала хлопотать… С Анжелой домик отремонтировали, документы оформили. Два года спустя, 30 декабря, смогли его забрать. Это был праздник.

 

Божьи бусины

Так и потянулся один ребё­нок за другим. У каждого своё нелёгкое прошлое.

Уйдя кормить скот, Найля Гумаровна даст мне толстую папку. В ней своего рода история каждого из детей. Валера до двух лет рос в коровнике. В один из дней мать привела его к зданию сельской администрации и оста­вила на улице одного. Так малыш попал в Ташлинскую коррекци­онную школу-интернат.

– В августе ему 18 будет. Ста­ну хлопотать, чтобы у меня жить остался. Доктор говорит, что иначе его, как недееспособного, определят в психиатрическую больницу.

Пока мы говорим, Валера всё ходит по дому, качая 9-месячно­го Мирончика – сына Анжелы.

– Очень люблю братика нян­чить, – скажет он и признается, что, когда вырастет, станет раз­водить лошадей – они красивые.

Когда-то второго своего сына Найля Гумаровна взяла ради Валеры, чтобы в компании рос. У него, 7-летнего, мышление как у 3-летнего было. Так и обо­гатилась семья Никиткой, мать которого дважды лишена роди­тельских прав. А отца будто и нет – в свидетельстве о рождении прочерк стоит.

– Со слов Никиты уже узнала, что у него сестрёнка есть. В ор­ганах опеки про то не сказали. Ну а у меня опять в голове лишь одна мысль: разлучать родных нельзя. Полтора года боролась за неё. Как раз в это время диа­гностировали рак. Удалили щи­товидную железу. Из-за этого не удавалось пройти медицинскую комиссию. Уже со справкой на руках, что у меня нет мета­стазов, прошла через два суда, добиваясь полуторагодовалой Оленьки. Даже Астахову писала, – вспоминает моя собеседница. Качает головой.

Понимающе смотрит на мать Анжела, сидящая с нами за сто­лом. Она то и дело встаёт по каким-то делам и незаметно по­могает. Находясь сейчас в декре­те, приходит каждое утро доить коз. Приглядывает за ребятнёй. Надёжная, самостоятельная.

Ей было четыре года, когда Найля Гумаровна решилась, продав в Оренбурге одноком­натную квартиру, переехать в посёлок Чебеньки Оренбургско­го района. Стоял тяжёлый 1997 год. Вышедшую из декретного отпуска нашу героиню сократи­ли на работе, и жить оказалось не на что. И на двух работах трудилась, и вязала вечерами, но средств всё равно не хватало.

– Кризис был всегда. Денег всегда недостаёт. Постоянно чего-то хочется. Вот мне на дан­ный момент хочется, например, пальто зимнее, – смеясь, призна­ётся Найля Гумаровна.

– Не поверите, четвёртый год в пуховике за четыре тысячи хожу. Зато… – голос её теплеет, – зато в прошлом году Валера мой всех продавцов удивил. Приехали в торговый центр ему куртку покупать. Уже выбрали, а он отказывается мерить. А я до этого успела в отдел пальто зайти. Примерила одно, а сын мне: «Мам, как хорошо тебе!» Только я его обратно повесила, и пошли мы за курткой. Вот он из-за меня и устроил представле­ние, сказав: «Пусть мама лучше себе пальто купит».

– Плакали?

– Конечно, комок в горле встал. Вот оно, счастье, больше ничего и не надо.

– А куртку-то купили?

– Конечно. Убедила Валеру, что в следующем месяце с зар­платы пальто возьмём мне. Да так и не пришлось.

 

1100 на всё

В хозяйстве у нашей героини кого только нет, и во многом удаётся не бедствовать за счёт скотины.

– В общей с ложности я по­лучаю ежемесячно около 47 тысяч. 33 тысячи с копейками – это пособия, которые приходят на детей. По 5500 на каждого. Вдобавок 12 600 рублей пере­числяются мне в качестве воз­награждения за опекунство, – рассказывает Найля Гумаровна. Есть ещё небольшая пенсия. Но на семье, правда, кредиты за машину и мотоблок.

– Но мы не жалуемся, хоро­шо живём. Хотелось бы только больше внимания государства к детям. Мне-то ничего самой не надо, – говорит она.

Побывав в её доме, вы бы поняли, что это святая правда. Видно, что каждая копейка тра­тится на детей. На снаряжение 3-классника Никиты в школу в этом году ушло 19 тысяч рублей. Помимо всего купили ему ком­пьютер, чтобы с толком учился английскому языку. Кстати, прошлый год он закончил от­личником.

– Только поведение хромает у нас на обе ноги, да, Никита? – строго спрашивает она сына, когда мы заходим в комнату к детям. Тот стыдливо молчит, опустив голову.

Наша героиня – прирождён­ный учитель. Летом всей коман­дой они рыбачат. Во главе с ма­мой, конечно. С удочками сидят на бережке и меньшие. Важен не улов – мирное и счастливое сосуществование.

В самом начале разговора Найля Гумаровна обмолвилась, что только вчера вернулась с судебного разбирательства. Должны были решать вопрос о лишении родительских прав, отца малышей, отбывающего сейчас срок за убийство.

– Судья спросила, называют ли дети меня мамой. Нет, гово­рю, они меня не мамой – мамоч­кой зовут… Мы одна семья.

Вы спрашиваете, не боюсь ли я, что у них гены плохие и это даст о себе знать потом? А что, с родными трудностей не бывает? Разницы нет ни в чём.

Да, бывает такое, что вече­ром сяду на диван, подумаю, как же я устала до невозможности. Но потом зайду к спящим детям – кого укрыть надо, кому одеял­ко поправить. Свои все – род­ные!..

Сколько пройдено всего! Когда Оленьку в Оренбурге из дома малютки забирала, у неё температура под сорок была. Я спросила, что делать, ребёнок горит весь, а мне в ответ: «Ну не хотите – не берите…» Будто про вчерашний хлеб… Тут же оказалось, что надо было с со­бой зимнюю верхнюю одежду привезти. Мы развернулись и в магазин поехали.

Потом долго выхаживали Оленьку. Она очень слабенькая была. Кстати, до сих пор со мной спит. Говорю ей, что пора уже одной, что, мол, мне неудобно с ней, а она: «Ты моя мама, терпи!», – улыбается Найля Гумаровна.

Уже прощаясь, предложит мне посмотреть её живность. Покажет вислобрюхих вьет­намских свиней. Посетует, что покупать поросят этой породы не хотят. Выйдут к нам индюки и козы. Тут же скосят головы в нашу сторону куры. Все потя­нутся к хозяйке. Наш разговор здесь и закончится. Стесняясь, спрошу, в чём смысл жизни? Прислонившись к стене сарая, Найля Гумаровна скажет:

– Прожить её так, чтобы стыдно не было. Мне вот сейчас не стыдно, и упрекнуть себя не в чем.

– А для себя о чём-нибудь мечтаете?

– Только об одном – чтобы у детей всё хорошо было. Вот бы здоровья хватило посмотреть, какими они вырастут. На их ма­лышей взглянуть. Я в жизни бо­юсь одного – чего-то не успеть…

 

Полина Кузаева

Чебеньки