Тайна «Курочки Рябы»

Странные они, эти писатели. Немолодой, так скажем, прозаик Владимир Одноралов, прямо как Архимед со своей «эврикой», заявляет, что наконец понял, о чём эта детская сказка.

Впрочем, всероссийскую литературную премию «Капитанская дочка» на днях ему вручили вовсе не за это открытие. Точнее, не только за это. Ведь каждое его произведение – своего рода открытие.

 

– Владимир, в ответном слове после вручения премии ты с некоторой грустью сказал, что сегодня хороший читатель, как и хороший писатель, большая редкость. Это обратимый процесс или всё потеряно безвозвратно?

– Конечно же обратимый. Дело в том, что мы сами очень многое делаем для того, чтобы возникало равнодушное отношение к книге. Родители находятся в большом заблуждении, что в школе научат грамоте и ребёнок станет читать. Нужно, чтобы ребёнок смог увидеть дома отца или мать с книгой. Тогда и его потянет к чтению. Без этого ничего не получится.

Сегодня кроме книг существуют антикниги, и их масса. Раньше этого не было. Книги XIX – XX столетия, да и написанные до Рождества Христова, – все зиждятся на шкале ценностей человеческого бытия. Очень многие нынешние издания лишены этих ценностей, там их вообще нет. Что я называю антикнигой – форматные издания типа произведений Донцовой. Их печатают, они расходятся, и вроде бы, какие авторы молодцы. Расходятся-то расходятся, но их можно читать, а лучше и не читать.

– Вопрос в том, что то, что мы называем хорошими книгами, не доходит до массового читателя.

– Они издаются, лежат в магазинах, но к читателю прорываются с трудом, потому что стоит заслон из этих антикниг. Зачем школьнику или студенту сидеть над книгой, если есть краткое изложение? Мы учились в университетах, институтах если не по оригинальным произведениям, то по хрестоматиям. Там в сокращённом варианте излагался авторский текст. А сейчас студент, прочитав один томик, вдруг осваивает всю русскую литературу, практически не зная ничего и не читая ничего.

Или что касается детской литературы. Не так давно внучке принесли в подарок книгу «Золотой ключик» – шикарное издание с прекрасными иллюстрациями. Стали листать, а текст там, оказывается, адаптированный. Алексей Толстой специально писал для детей определённого возраста, а его адаптировали, то есть уничтожили. Там нет никакого Буратино – одни картинки. Книга ни в коем случае не должна быть ни музыкальной шкатулкой, ни игрушкой, ни трансформером. Не должна нести, во всяком случае, ещё какую-то функцию. Настоящая книга несёт шкалу ценностей, и это очень важно.

– Ты сейчас сказал о книгах, которые помогают постигать смысл жизни, говорят об общечеловеческих ценностях. Меня в какой-то степени даже поразило твоё открытие сказки «Курочка Ряба». В сказках есть эти ценности?

– Там-то они и начинаются. С детства, например, всем нам знаком Колобок. Он покинул дедушку и бабушку – своих самых близких людей. Это достаточно самонадеянный, не помнящий родства герой, хотя и не без положительных качеств. Колобок смог противостоять и ловкости, и глупости, и силе, но соблазнился на лесть. Он не прошёл этого испытания. Сказки дают возможность, может быть, даже на подсознательном уровне постигнуть всю глубину жизни. Они не обещают ничего лёгкого, волшебного, гламурного, а обещают суровую жизнь. «Курочка Ряба» как раз об этом. Любая сказка, даже волшебная, учит. От русской сказки, собственно, оттолкнулась и наша литература. Недаром у Пушкина к ним такое трепетное отношение, и примерно одна треть его творчества связана с этим жанром.

– А как становятся сказочниками? Когда читаешь твои повести «Рухляндия и её окрестности», «За грибным царём», рассказы для детей «Тень от волка», «Кошечка взаймы», понимаешь, что всё вполне реально: герои живут в Форштадте – старом районе Оренбурга, едут в село Елшанка или Кардаилово. И в то же время действие пронизано сказочными, романтическими, что ли, мотивами детства. Как это получается?

– Не возьму на себя такую ответственность – называться сказочником. Я очень люблю всё это. Всегда понимал, что так, как раньше писали сказки – жили-были старик со старухою, теперь нельзя. Повторить опыт русской народной сказки невозможно и не нужно.

Наверно, нужна помощь свыше, которая называется вдохновенье. Тогда получается что-то хорошее.

Мы когда-то приобрели в Ташле домишко (Тюльганский район.Прим. авт.), тогда эта деревня была с давними традициями и устоями и очень интересными людьми.

– Можно назвать Ташлу родиной твоих сказок?

– Можно. Там у меня была замечательная подруга – Александра Сергеевна Протопопова, тёзка Пушкина, она прожила 90 лет. Удивительная у неё была память – читала наизусть Некрасова, Лермонтова, Пушкина, Кольцова. Не знала, где чьё, кто автор стихов, у неё в памяти они остались уже без авторства. И помнила все народные сказки и замечательно их рассказывала. Да, Ташла – это место, где сказки живут. Я продляю эту сказочность. Сейчас, конечно, в селе очень трудно. Оно болеет сильно: очень много брошенных земель, выпирает алчность – занять какое-нибудь местечко возле речки, ручья. Образовалась такая своеобразная ташлинская Рублёвка.

– То есть вдохновенья для сказки теперь уже нет?

– Есть. Это же всё любишь, всё жалко. Чистота там была необыкновенная, что меня всегда поражало в наших деревнях. Теперь, чтобы побродить по чистому лесу, надо уже заходить километров за пять. А ближе к селу – мусор, пластиковые бутылки…

– Владимир, ты со своими читателями встречаешься?

– Достаточно часто. У меня на этот счёт есть несколько оптимистических наблюдений. В Ташле учителя организуют запоминающиеся встречи. Ребята читают мои рассказы, и перед ними возникают живые картинки. А потом рисуют героев, как их представляют. У меня уже несколько папок с их рисунками собралось. Это великолепные иллюстрации к сказкам. Видно, что ребятишки на самом деле с интересом прочли. Это говорит о том, что никогда ничего не потеряно безвозвратно. Может вырасти поколение нечитающее, но следом придёт совсем другое.

– «Капитанская дочка» – не первая твоя премия, была не так давно «Рычковская», «Золотой витязь».

– В советские времена тоже были премии, небольшие, но памятные. В 80-х годах прошлого столетия получил премию журнала «Литературная учёба» за попытку написать очерк об отрицательном герое. Попытка рассказать о том, как делали героев жатвы, производства. Это было аморально, и я попробовал поднять важную тему. А особенно памятна премия журнала «Костёр», её присудили за мои первые детские рассказики и сказки. Две недели жизни в Петербурге – тогдашнем Ленинграде! Я десять дней подряд ходил в Эрмитаж. И был счастлив. Зимний Петербург так же красив, как и летний.

В июле должна выйти моя книжка «Дерево бобра» – там только сказки. Она наполовину была написана в Ташле о разных героях, другая – в Оренбурге о моих внуках.

– Они узнают себя?

– Узнают лет через пять-десять. Много осталось неиспользованных сюжетов, очень хочется сделать акцент на тех чудесах, которые нас окружают. Нам ведь кажется, что мы скудно живём, трудно. А жизнь умеет одаривать нас самыми настоящими чудесами. У меня опять это всё связано с внуками. Заходим недавно с Ладкой в магазин, у продавцов, видно, какие-то проблемы, грустные стоят. Она подходит к ним и громко: «Привет. Не бойтесь меня, я не кусаюсь!» Те сразу расцвели обе: какой позитивчик к нам забрёл. Разве это не чудо? Сочинила недавно стихи: «Я буду по небу ходить, я буду утром всех будить». Это она солнышку позавидовала.

– Ты долгое время вёл авторские программы на областном радио: о творчестве и духовную.

– Да, была такая передача «Дорога к храму». Она возникла в перестроечные годы. Было много запоминающихся программ. Например, в 1996 году приезжал митрополит Алексий, и мне повезло вести репортаж с освящения церкви Петра и Павла в Чёрном Отроге, которое он совершил. После 1985 года на религиозные темы говорить стало возможно. Радовало, что появилась какая-то справедливость по отношению к православной церкви. Она же 70 лет просто убивалась. С 1917-го по 1930 год было замучено, расстреляно, утоплено и заморожено в лагерях 300 тысяч священнослужителей. Поначалу это помягчание пошло, что называется, сквозь зубы. Один наш областной чиновник заявил: «Надо привлекать попов к работе с молодёжью, пусть воспитывают правильно, чтобы поменьше было преступности». То есть преследовались чисто утилитарные цели.

Так вот, что касается воцерковления, православия. Когда я окунулся в это, увидел ещё один великолепный, такой же многообразный, могучий слой культуры слова. Все святоотеческие сочинения, предания, начиная, конечно, с Евангелия, творения русских святых отцов, философия, которая опиралась только на христианство, – мимо них пройти нельзя. Литератор может верить в Бога или нет, но обойти этот пласт нельзя.

– Это говорит уже, наверно, об уровне культуры человека?

– Кто знает? Когда он вникнет во всё, ему не важен уже будет этот уровень. Хотя, конечно, люди встречаются разные.

Вот, кстати, почему важно и жизненно необходимо вернуть то трепетное отношение к книге, которое было у нас в России в середине XX века. Если мы уходим от неё, погружаем наших детей в виртуальные миры, мы обрекаем их на жизнь в очень грязной словесной ауре. Есть вот эта шумовая грязь, которая нам в городе не даёт покоя. В Ташле почему я пишу? Потому что там тихо. Если уж проспал ночь – встал в семь утра свежий, как одуванчик. А тут всё шумит, гремит. И словесная брань из этой же серии. Хорошо, что наше правительство борется с курением. Но я как-то и без этой борьбы ещё в 93-м взял да и бросил курить. А вот как бросить нашим, особенно юным, гражданам сквернословить? Это буквально затопляет, беда. Парни матерятся, обращаясь к девушкам, те отвечают тем же. И всё без злобы, вполне обыденное общение. Можно понять человека, которому молоток на ногу упал. А когда идут красавцы и он и она, модно одетые, сытенькие, вроде бы с ясными глазками и лениво перебирают эти матерные слова…

– Наш брат писатель и журналист приложил к этому свои старания…

– Да, Эдуард Лимонов, великолепный, кстати, писатель, внёс лепту в распространение этой заразы, помог ей внедриться. На него опираясь, поработало наше телевидение. Конечно, это преступление. Не знаю, какого характера надо принимать меры.

В этом плане я немного мистик. Знаю с десяток судеб, когда у убеждённых матерщинников происходят жизненные трагедии.

Обрати внимание, как высох Лимонов, превратился в живой скелет. А ест, думаю, неплохо. Очень вредно пользоваться грязной лексикой.

Почему-то, не знаю, почему, очень тяжело грех сквернословья (по-православному это грех) отражается на детях. Батюшка матерится, а мальчишка его погибает. Не знаю, в чём тут дело. Верующие бабушки сразу рассудят: вот матерится человек, и Богородица не слышит из-за этого молитв о детях. Может быть, и так.

Мой знакомый художник матерщинник был отменный, не со злобы матерился, просто из него это лилось.

Я ему сколько раз говорил: «Перестань, у тебя же дочь вот растёт. Ты крестил её». А он в ответ: «Что, она на улице, что ли, этого не услышит?» Да, услышит, но на улице. А когда слышит дома, значит всё, оказывается, и защиты уже от этого нет. Хотя бы начать нам с того, что в дома это не пускать свои. Вот чтобы в нашем кружочке не было этого, поставить заслон. Потому что у моего знакомого художника всё так плохо пошло. Дочка, оказалось, тяжело больна и сын погиб…

У меня голубая мечта, что на эту заразу обратят очень пристальное внимание и простые люди, и власть.

Все мы, люди пожившие, 71-й пошёл как-никак, наверно, подпадаем под настроение гениального стихотворения Твардовского из раздела «Лирика последних лет»:

В случае главной утопии,

В Азии этой, в Европе ли,

Нам-то она не гроза!

Пожили, водочки попили,

Будет уже за глаза.

Жаль только песни той, деточек,

Мальчиков наших и девочек,

Всей неоглядной красы.

Ранних весенних веточек

В капельках первой росы.

Это боязнь за наших внуков, внучек, о себе уже как-то не думаешь. Получится новая книжка – хорошо. Не получится, я от этого теперь не буду страдать.

 

Золотые скорлупки

Из вступительной статьи Владимира Одноралова к книге «Калоши счастья»

– Я с детства очень люблю сказки. Долго для меня загадкой была сказка про Курочку Рябу. В самом деле, она непонятная. Живут дед и баба. Вот Курочка Ряба снесла им золотое яичко. Они обрадовались и давай его бить. Били-били, не разбили. Вдруг мышка какая-то мимоходом смахивает хвостиком яичко со стола – оно разбивается. И дед с бабой плачут. Удивительно, сами хотели разбить, а когда мышка им помогла – в слёзы.

Однажды я оказался в прекрасном и древнем городе Ярославле. И там в музее русских ремёсел увидел вдруг настоящую сказочную Курочку Рябу. Это был такой кувшин в форме курочки. И так чудно, радостно он был раскрашен во все цвета родной природы! Весна, лето, осень, зима, полевые цветы и травы, облака в синей речке – всё это угадывалось в её пёрышках. И я вспомнил сказку про неё и увидел второй смысл этой сказки, и даже немного третий.

Это сама жизнь во всей её красоте. А дед и баба – это поначалу мальчик и девочка, потом муж и жена, которые в Библии названы Адамом и Евой.

Вот начали они жить в новой, прекрасной, как золотое яичко, вселенной (это Курочка Ряба им такую подарила). И они тратят это яичко. Они молодые и сильные, и есть что тратить. Есть, однако, и мышка – время.

Но скорлупки-то, золотые скорлупки, они, и правда, остались. Это утешение. Золотые скорлупки – это счастливые воспоминания. Всё светлое, тёплое, нежное, красивое нужно хранить в памяти…

 

Юрий Мещанинов

  • Подпишитесь на нашу рассылку и получайте самые интересные новости недели

  • Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

    Scroll to top