18 °C
К юбилею губернии и области нам показалось интересным, как наши виднейшие историки ответят на не шаблонные вопросы. Сегодня это доктор исторических наук, профессор Дмитрий Сафонов.
– Нашу оренбургскую письменную историю не только древней не назовёшь, но и старой. И всё же – чем она любопытна и оригинальна? Как несколькими абзацами её охарактеризовать?
– Относительно того, что старой не назовёшь, можно и поспорить. Помнится, мой друг, недавно ушедший от нас поэт Сергей Хомутов с гордостью рассказывал, как он сбил спесь с американцев, кичившихся прошлым Штатов, словами: «Да один только мой родной город Оренбург древней вашей страны». Что, кстати, абсолютная правда. Понятно, что если сравнивать с другими регионами нашей России, то наш край, действительно, «помоложе» будет. Если говорить об особости нашей региональной истории, то таковая, естественно, есть, как, впрочем, у любого другого исторического региона нашей страны.
Если быть конкретнее, то в истории края можно выделить несколько важных поворотных этапов. Первый – это самое начало; основание Оренбурга. После Петра Первого преобладало мнение, что двигаться дальше на восток не стоит, почему и строилась укреплённая пограничная линия, своеобразной дугой соединявшая два крайних российских города на юго-востоке – Самару и Уфу. Оренбургская экспедиция была настоящей авантюрой, затеянной прежде всего для прорыва на богатый Восток и обретение неисчислимых богатств и иных преференций.
Поданный Кириловым наверх проект экспедиции был по сути фантастичен: никто в ту пору не представлял, что там, на Востоке. Об уровне информированности – только один пример: когда после обращения Абулхаира с просьбой о подданстве к нему туда было отправлено посольство Тевкелева, среди прочих задач, поставленных перед ним, была и такая: выяснить, какую веру там исповедуют. В итоге Оренбург был кое-как основан, не принеся никаких реальных выгод, но вызвал затяжную и кровавую войну с башкирами.
Каждый следующий правитель страны воспринимал существование Оренбурга и российское присутствие там уже как данность, почему перед очередными посылаемыми туда администраторами ставились типовые задания по управлению, хотя, откровенно говоря, условий для этого не было. Показательно, что в самом начале XIX века в Оренбург прибыла сенатская комиссия – доклад опубликован. Самое интересное в нём – итоговый вывод, в котором господа сенаторы высказывали недоумение, зачем, собственно, Оренбург построен?
Изменения к лучшему произошли позднее, когда в Оренбургскую губернию прибыл, не совсем по своей воле, губернатором Василий Перовский. Он был близок императору Николаю I, что позволило ему решить ряд, как бы мы сегодня сказали, проектов по развитию края и Оренбурга так, как не смог бы ни один «обычный» губернатор. Достаточно упомянуть самовольно начатую войну против Хивинского ханства. Можете себе представить, чтобы губернатор пограничной губернии начал войну с соседней страной?
Начинает создаваться инфраструктура края, неожиданно появляется смысл существования Оренбурга – как базы для военного продвижения в Среднюю Азию. Это второй этап. Третий – это самое продвижение во второй половине XIX века. Оренбуржье – исходный плацдарм для этого; сюда стремятся на службу, здесь можно сделать карьеру. Но всё неизбежно кончается, когда Средняя Азия завоевана. И четвёртый этап – упадок. В 1881 году оренбургское генерал-губернаторство ликвидировано; граница ушла далеко на юг.
Оренбуржье – обычная провинциальная губерния: нет особой ценности, нет интереса, нет финансирования. Если бы в начале ХХ века оренбургским деловым людям не удалось через царя пробить решение о построении железной дороги из центра на Ташкент, быть бы краю вообще в полном запустении. Дело в том, что министр внутренних дел Сергей Витте, курировавший строительство дорог, склонялся к варианту дороги через Саратов.
После революции и Гражданской войны, думаю, ни один регион страны не подвергался таким административным переменам в столь короткий промежуток времени. От него отделяли уезды и волости, а в 1920 году Оренбургская губерния (то, что оставалось) была включена в состав созданной Кирреспублики, или Киргизской ССР (современная Казахская); в 1925 году – выведена из неё. Иными словами, почти пять лет Оренбуржье было вне России, в другой стране. Затем остатки губернии – два анклава с центрами в Оренбурге и Орске – влили в Средневолжский край.
И только в 1934 году была выделена Оренбургская область в тех пределах, которые нам сегодня видны. Мотивы изменений были самые разные; говорить о них в деталях будет слишком долго. Вплоть до войны Оренбуржье, бывшее, не важно, частью чего, оставалось сельскохозяйственным регионом, в который особо средства не вкладывались. Иностранцы сюда практически не допускались, поэтому строить здесь витрину процветающего советского государства необходимости не было. Такой своеобразный чуланчик в большой квартире, который не показывают гостям и в котором не наводят особого порядка, но всегда можно убрать то, что мешает в парадных комнатах. В Оренбуржье ссылают политических, а в войну благодаря железной дороге везут эвакуированных. Кстати, именно Великая Отечественная положительно повлияла на будущее края. Часть эвакуированных предприятий решено было оставить, да и свои были стройки, например, ОХМК.
Так область из сельскохозяйственной стала превращаться в аграрно-индустриальную. В последующие десятилетия шли постоянные споры о перспективах развития края – освоение целины в 1950-х инициировало проработку варианта сельскохозяйственной области, но открытие газового месторождения предопределило всё последующее.
– Будь это возможно, в каком периоде этой истории вам интереснее было бы пожить? И почему?
– Оказаться в прошлом – тема сегодня более чем популярная, существует немалое количество фантастических книг (удачных и не очень) о «попаданцах» – людях сегодняшнего дня, оказавшихся в том или ином прошлом и нашедших там применение своим знаниям из ХХI века. Такое путешествие кажется увлекательным и занимательным. Поскольку историк знает о прошлом на порядок больше обычного читателя фантастики, то у него перспектива перенестись из комфорта сегодняшнего в дискомфорт XIX, а то и XVII века не вызывает особой радости: гигиена, еда, самообеспечение, множественные бытовые и житейские трудности. Да и кем там быть? Вряд ли кто-нибудь захотел бы оказаться в XVIII веке крепостным крестьянином. Вот если бы с сегодняшними знаниями и опытом да в нашу бы юность…
– Каждого историка «греют» его самые важные и неожиданные находки. Можете назвать несколько?
– Знаете, в то прекрасное время, именуемое юностью, когда всё только начиналось, и в том числе занятие историей как наукой, естественно, мечталось о чём-то уникальном, особом, необычном – найти такое, что удивило бы всех знатоков. Если не библиотеку Ивана Грозного – есть такая почти мифическая история, то всё равно что-то значительное. Не из-за гордыни или воспоследующих благ.
Напомню, что это была советская эпоха, и молодые были менее меркантильными, нежели сегодня. Вероятно, более для удовольствия, для кажущегося обоснования смысла занятия наукой – а для чего ещё, если не для прорывов?
Со временем подобный задор несколько поугас; не от разочарования, а, скорее, от понимания реальности. Могу сказать ответственно – белых пятен в нашей истории практически не осталось. Иными словами, рассчитывать на потрясающие открытия в исторической сфере не приходится. Впрочем, это вовсе не означает, что история завершена и исследователям там делать нечего. Поскольку описывающая события прошлого история осталась в ХХ веке, современная история – аналитическая.
Хотя поиск никто не отменял и отказываться не собирается. В советскую эпоху, наверное, самой закрытой темой, почти «белым пятном», была тема повстанчества 1920 – 1922 годов. Её если и касались, то небрежно, ограничиваясь констатацией, что это были антисоветские и антикоммунистические выступления, а основную массу составляли бандиты, контрреволюционеры, палачи и тому подобное.
Информационное поле казалось мощно зачищенным, и потому разработка этой темы казалась невозможной. Да и изыскания в данном направлении не поощрялись. В постперестроечный период условия поменялись, архивы приоткрылись и энтузиасты начали поиск. По сути, вслепую, наобум находились крохи, разрозненные факты, отдельные детали. Скажу так – разочарования не было, руки не опускались, но накопление шло медленно.
И только почти случайное знакомство с работником областной прокуратуры Фанилем Анваровичем Ишбулатовым, занимавшимся тогда реабилитацией участников крестьянских восстаний, дало возможность узнать массу нужной информации и даже увидеть подлинные документы и фото, познакомиться с ранее недоступными документами восставших.
Итогом стала книга «Великая крестьянская война 1920 – 1921 гг. и Южный Урал», где впервые обо всех восстаниях в регионе было подробно рассказано. Это был 1999 год. Сегодня даже сложно себе представить, какой огромный объём информации по теме повстанчества собран нашими российскими исследователями. А ведь казалось, что тема обречена на умолчание. Теперь в планах вновь издать «Великую крестьянскую войну», но она будет, по сути, написана заново.
– Тревожит и печалит, что наша история как наука во многом маятниковая. Мы как обезьяна, ухватившаяся за маятник: долетела до стены, оттолкнулась пяткой – и назад. Особенно это заметно на истории красных и белых, на роли церкви, на пугачёвщине и так далее. Что вы об этом думаете?
– Действительно, всегда находились те, кто обвинял историков в том, что они якобы конъюнктурщики и потому не заслуживают должного уважения и доверия. Обвинять всегда легко. Надо понимать историческую реальность и никогда не оценивать труды историков вне того времени, когда они создавались.
В советский период в любой опубликованной работе были расставлены те акценты, сделаны те выводы, даны те оценки, которые нужно было расставить, сделать, выдать. Потому что существовала чётко определённая идеология, а с ней была связана определённая цензура, причём в значительной степени она была самоцензурой. Шансов увидеть опубликованным материал, который «не соответствует», практически не было.
Историк должен быть публикуемым; это литературное произведение может прийти к читателю через сто лет и оказаться востребованным – историческая работа устареет, причём значительно раньше.
Теперь условия изменились, правила иные: приход информации к читателю (потребителю информации) фильтруется прежде всего деньгами – не в смысле в виде платы за заказ, но издательскими расходами. В итоге очень качественные исторические исследования порой выходят минимальными тиражами и остаются известны крайне узкому кругу специалистов, а поделки в роскошных переплётах переполняют рынок.
Так что считаю нужным заметить, что это не историки раскачивают пресловутый маятник, а общество. Неимоверно возросло число так называемых краеведов – любителей без соответствующего исторического образования, почему-то считающих, что они «тоже» могут писать исторические сочинения. Как правило, именно у них находятся средства на тиражирование своих писаний.
Просто удивительно, что все только рассмеются в лицо тому, кто пожелает сделать операцию, не будучи врачом, но очень интересуется анатомией. Никто не доверит вести самолёт человеку, все знания которого будут ограничены деланием моделей самолётиков.
Но с историей всё наоборот – любой считает себя знатоком и потому полагает возможным ею заниматься. Прибавьте сюда откровенных коммерсантов, выбрасывающих на информационное поле книги и статьи о тайнах истории или псевдонаучные передачи на телевидении (ответственно скажу, что научных передач там нет). И ещё прибавьте Интернет, в котором полно не то что бы неверной исторической информации, но откровенного бреда в псевдонаучной упаковке.
Именно журналисты, краеведы, иные популяризаторы истории и создают впечатление, что маятник ушёл резко в другую сторону. Попробуйте ответить себе на вопрос: когда вы в последний раз читали действительно научную историческую книгу или статью в серьёзном научном историческом журнале? То-то и оно. И поверьте, настоящие учёные в исторической науке не совершали «тушинских перелётов».
– Что у вас сейчас в работе?
– Существует легенда, что известный историк Сергей Михайлович Соловьёв едва ли не ежедневно работал за письменным столом, методично выдавая в итоге ежегодно очередной том знаменитой «Истории России с древнейших времён». К сожалению (а может, и к счастью), подобным самопожертвованием похвастаться не могу. Я не человек одной темы. Если посмотрите на список моих книг – а их около двух десятков, то сразу увидите, что темы были самые разные. И определялись они интересом: к проблеме, какому-то недоразработанному вопросу, к найденному материалу, который показался многообещающим.
Толчком, кстати, может оказаться что угодно. Так, лет шесть-семь назад я встретил в сборнике 1921 года стихи неизвестного оренбургского поэта, где были строки: «Октябрь – это факел над бездной,// курган на кладбище царизма, трудящихся топот железный,// дорога к вратам коммунизма». Они как-то зацепили, и я понял, что первая строка – идеальное название для книги. В итоге в 2017 году увидела свет монография о революции и Гражданской войне в нашем крае «Факел над бездной».
Подобных маленьких «вкусных» моментов, вроде этих поэтических строк, если ты занимаешься постоянно поиском, подворачивается немало. И их копишь, копишь, копишь. А потом приходит осознание – пора! Раньше это были папки с разнокалиберными листками, сегодня – файлы. Некоторым из них уже более десятка лет. Планирую в обозримом будущем наконец завершить несколько книг. Говорю об этом специально, чтобы отрезать самому себе путь к отступлению от обязательства.
– Назовите ваше любимое историческое место в Оренбурге или области.
– Одного, исключительного, просто нет. Так уж получилось, что в нашем крае и Оренбурге нет таких исторических мест, где бы ты встал… и сердце замерло от осознания сопричастности к какому-либо поворотному пункту в нашей истории, как на Красной площади в Москве или Сенатской площади в Питере.
Исторический облик того же Оренбурга ощутимо меняется, исчезает, хотя, если мыслить эпохой, все новостройки сегодняшнего дня лет через сто станут неотъемлемыми чертами исторического облика города, только XXII века.
Мне кажется, что исторических мест становится меньше, хотя многие коллеги из других городов, побывав у нас, не сговариваясь, восхищаются тем, как много следов прошлого у нас сохранилось. Вероятно, всё в сравнении. И как в своё время мне сказал один умный человек, «восхищаться архитектурными памятниками можно, а вот жить в них – нельзя».
– Какими фото, картинами и прочим изобразительным материалом по истории губернии и области вам хотелось бы проиллюстрировать ваши ответы?
– Пожалуй, портретом Перовского и памятником Пушкину и Далю.
