Всё меньше остаётся поводов заводить разговор о гражданском подвиге. А тут сразу два повода и два человека: Иван Веневцев – автор романа «Урал – быстра река» (авторское название «Михаил Веренцов»), написанного в лагере на плотной бумаге из-под мешков для цемента, и Валерий Кузнецов, положивший четверть века жизни на то, чтобы это произведение вышло в свет.
В прошлом году он издал рукопись малым тиражом и подал на соискание региональной Рычковской литературной премии с комментарием: «Если получу, то издам на эти средства большим тиражом». Получил и выпустил. Но мало кто знает, чего это стоило! Об этом мы и говорим…
Валерий Николаевич привычно раскладывает на столе в рабочем кабинете документы, выцветшие справки и снимки, комментируя:
– Иван Степанович Веневцев в 1941 году попал в лагерь – слово не так сказал. Много ли нужно было для этого, тем более он участник белогвардейского движения? Отсидел 10 лет, вышел, и его оставили поблизости на поселении. Вот дом, где он жил, и клён, который сам посадил. А клён-то из питомника Карлага (Карагандинского лагеря МВД) – парадоксальная метафора… Вот справка о реабилитации – это очень важный документ.
– Валерий Николаевич, впервые я услышал от вас об этой рукописи в начале 90-х годов…
– В 1992 году судьба свела меня, литературного консультанта Союза писателей, с автором из Выборга Сергеем Ивановичем Веневцевым. Под конец встречи он сказал, что у него есть рукопись отца, попросил посмотреть. Рукопись была на серой «железной» бумаге из крафт-мешков для цемента – нарезанные длинные листы. Написана она синими чернилами аккуратным почерком, без глав и подглавок: первая часть и вторая часть. Я, наверное, целую неделю, пока читал, спал от силы два-три часа. Рукопись меня совершенно потрясла. Когда мы вновь встретились с сыном автора, я сказал: «Рукопись нужно доводить до издательского уровня». Сергей Иванович ответил: «Вот и возьмитесь, вижу, вы прониклись», – и пообещал даже немножко помогать материально.
В декабре 1992 года в вашей газете была опубликована автобиография Ивана Степановича Веневцева и отрывок из романа. Сын его тогда мне писал: «Получил сегодня Ваше большое письмо с газетами «Оренбуржье». Очень Вам, до глубины души, благодарен. Спасибо огромное! Лёд тронулся, слава богу, почти через 50 лет! Не утерпел, открыл конверт на почте. Но читать не мог: слёзы радости и обиды за казачество застилали глаза. И сожаления о том, что отец не дожил до этой счастливой минуты».
Как только первую часть закончил обрабатывать, мы дали её полностью в газете «Оренбургский казачий вестник». Я был готов издавать вторую, но Сергей Иванович вдруг совершенно изменил поведение. То писал, что читает номера газеты с платочком у глаз, а тут сказал, что больше публиковать не будем, – изменились условия. Я был вынужден согласиться. И только много позже узнал, что Сергей Иванович заподозрил, будто я за публикации получаю большие гонорары. Было обидно – я ведь в итоге положил 25 лет на эту рукопись.
– Но вы продолжили редакторскую работу над второй частью?
– Мы расстались с Сергеем Ивановичем без ругани, но холодно. И я сам стал заканчивать, без ожидания всякой помощи, финансовой в том числе.
Прошли девяностые и двухтысячные, но судьба романа не давала мне спокойно жить. Я узнал от Сергея Фёдоровича Попова – внука автора по матери, что сын автора умер в 2004 году.
«Роман нужно издавать. Пожалуйста, не ищите скрытые мотивы, материальные, мне седьмой десяток, и я хочу уйти с чистой душой с этого шарика», – написал я Попову.
Сергей Фёдорович ответил, что тоже собирался писать мне, он читал первую часть: «Давайте будем думать, как издавать». Всё это время, правда, с помощью у него не получалось. Он был предпринимателем, но дела шли, по-видимому, неважно.
И вот в прошлом году Сергей Фёдорович нашёл 20 тысяч рублей – я издал на них 50 экземпляров. Получил Рычковскую премию – и можно было издать полноценно книгу. Выпустили на паях с Александром Ивановичем Зеленцовым – учредителем литературной премии и издателем – Игорем Валентиновичем Храмовым тиражом 1500 экземпляров. По нашим временам не мало.
– Валерий Николаевич, вернёмся к автору-герою. Он родился на стыке эпох – в 1896 году и в 1974-м умер: захватил и царскую Россию, и Гражданскую войну, и строительство социализма. Что довелось пережить этому человеку?
– Он исторически попал между молотом и наковальней. Был белый казак, военный человек, подчинялся приказам и не мог жить по другим законам. Был, конечно, ещё и красный казак Каширин. И он подчинялся другим приказам. Авторитет старшего брата, офицера был настолько велик, что у автора будущего романа и мысли не возникло изменить делу белого казачества. Он пошёл за Дутовым и вернулся только где-то в 1921 году.
Это время, к сожалению, из романа выпадает. Веневцев многого не мог тогда сказать – писал в заключении. Самое интересное, что в конце романа Иван Степанович приводит список лагерного начальства, которое помогало ему тем, что не уничтожило, позволяло заниматься романом. Он понимал, что роман могут прочитать и сделать определённые выводы. За что мог бы получить ещё к своему сроку, ведь писал в 1945 – 1947-х годах. Первую рукопись у него украли, и Иван Степанович восстанавливал по памяти второй вариант.
Роман автобиографичен полностью: отец, мать, братья – все стали основой художественных образов. Он сам говорил, что у него не получаются выдуманные образы – мог писать лишь о реальных людях. Как Аксаков, который создавал только автобиографические вещи.
– Кажется, у Веневцева были большие литературные задатки. Как он описывает ковыльные степи, реку Урал! Он всё схватывает словно художник. А описание бытовых вещей, которые не придумаешь, например, в одну упряжь запрягали верблюда и корову.
– Вся драма в том, что совершенно исчез язык того казачества и вообще вселенная казачья исчезла. В Благословенке сейчас совершенно другие люди. Если они будут читать, то очень удивятся.
– Честно говоря, сам удивляешься. В начале описывается схватка с отрядом султана. Думаешь, действие происходит где-то в Азии, а это здесь, под Благословенкой. Понимаешь, почему овраг называется Султанский…
– Все эти овраги и горы есть – этим и ценно произведение. А сцена городских боёв в Оренбурге! Указывается общежитие юнкерского училища, дом Панкратова, здание сельхозинститута… Там я даже видел отметины от пуль, сохранившиеся поныне.
– Ваша редакторская работа в чём заключалась?
– Привести текст Ивана Степановича Веневцева к его ж е самому лучшему литературному образцу. Как бы он сказал, если бы был немного пограмотнее. Все годы с первой публикации в газете я потихонечку перечитывал текст, менял абзацы, фразы. Он сохранил язык, и я его сохранил. Когда автор говорит народным языком, ничего в этой живой речи не менял – ни знака. Там, где он пытался сделать выводы, говорить умно, пришлось немножко поработать. Работа была постоянная, и, можно считать, с 1992-го по 2017(18)-й рукопись я без внимания не оставлял. Своего ничего не вносил. Только в самой концовке – 5 – 7 страничек, но даже и там некоторые абзацы предложил в своё время сын автора Сергей Иванович.
– Сын предполагал, что так может развиваться действие? Он говорил с отцом об этом?
– Да, у него было самое близкое общение, и он, читая рукопись романа, как бы вошёл в роль автора. Довольно близко подошёл к стилю отца, и я использовал его фрагменты в романе. Кстати, Сергей Иванович до войны отучился в техникуме и сумел проявить себя на фронте, вернулся с орденами в чине майора.
– Вспоминаю, когда-то, наверное, в те самые девяностые, вы сказали, что есть рукопись, которая по о хвату действительности может стать вторым «Тихим Доном». Как вы сейчас оцениваете это произведение?
– Нет, конечно, но Шолохов был одним из первых и последних учителей Веневцева. Иван Степанович читал «Тихий Дон» и учился так или иначе на этом романе. Но он ничего не копировал у Шолохова, ведь здесь, в Оренбуржье, кипела совсем другая жизнь, и он описал её. И пытался сделать это художественно.
Одна из первых сцен – бой с красными неподалёку от Благословенки – как великолепно он её преподнёс: на фоне весеннего буйства жизни ожидание боя, смерти! В Благословенке не осталось ни дома автора, ни памяти о нём. Мы провели там презентацию романа. Много людей проявили интерес, инсценировали некоторые эпизоды.
Даже его родственник, приехавший в отпуск, узнав о презентации, прибыл, выучил слова и участвовал в постановке. Но после этого всё и затихло. Хотелось, чтобы хотя бы мемориальная доска появилась в селе.
Документальную основу романа нечаянно подтвердила архивная находка историка, исследователя военно- политической истории России и сопредельных государств А.В. Ганина. Он нашёл дело Василия Веневцева, 1882 года рождения, послужившего прототипом старшего брата главного героя – Дмитрия. Последняя запись службы: «В 20 Оренбургском казачьем полку, младший офицер (10. 1918)». Гибель брата Иван Веневцев кровью сердца напишет в романе.