Шаг в цех – и можно уже не разговаривать. Станки визжат так, что непонятно, как тут вообще можно сохранить слух.
Вроде бы чистенький, аккуратненький цех, вроде бы ещё ни до чего не дотронулась, а вся уже в белой пыли. Столярка. Если уж менять журналисту профессию, то на что-нибудь категорически новое. И чтобы адреналина в крови не убавилось.
«Старики Ромуальдовичи»
Надеть рабочую спецовку – в отдельную комнату. Тут ещё и чай пьют мои новые наставники. Никакие они, конечно не старики, но очень самобытные. С ходу начинают не только представляться, но и друг друга представлять. Вадима назвали Арнольдовичем.
– Почему так?
– Уж 10 лет как Арнольдович. Просто так. Был у меня напарник. Я его Хведотовичем, а он меня Арнольдовичем. Дело-то в чём? Город небольшой, мы, столяры, друг друга почти все знаем, если не в харю, то по легендам. Приходишь на работу в новую столярку, а тебя сразу Арнольдовичем называют.
Вадиму далеко ещё до 50 лет. Говорит как со сцены. Прирождённый шоумен. Кстати, рок-музыкант в нерабочее время. Спрашиваю:
– А если представить, что я не журналист, а просто пацан-стажёр, что со мной делали бы?
После недолгой паузы мне пообещали, что всё было бы отлично и уже к вечеру мой словарный запас увеличился бы минимум вдвое. Но на диктофон это записывать нельзя.
Володя молчалив и бородат. Мои наставники сначала даже попытались меня убедить, что он самый настоящий батюшка. Это, значит, чтобы сразу, не отходя от рабочего места, исповедать, если что. И даже фотку показали в телефоне, где Владимир в длинной серой рубахе по лужайке расхаживает. Однако вязанка талисманов на поясе выдавала в парне историка-реконструктора, а не служителя культа.
Миша – вообще отдельная песня. Совсем молоденький. Взял и ни с того ни с сего после театрального института, после недолгой работы в театре пришёл в столярный цех. Сначала ничего не умел и от фрезерного станка держался на почтительном расстоянии. А теперь начальство хвалит его за методичность и аккуратность.
– Как так? После богемной тусовки вдруг в рабочую профессию? И как обнаружился в тебе талант методичности? А как же порыв и творческая страсть?
– А ты думаешь, актёр не методичен? Одну сцену в спектакле репетируешь весь день, повторяя много раз одно и то же. А решил сюда пойти просто так. Без повода. Кстати, похудел за полгода на 20 килограммов. Работа физически тяжёлая.
Но самым «заповедным» показался мне старший – Виктор Павлович. Есть в нём что-то такое душевное, тёплое, с хорошей хитринкой. Но и он не столяр по образованию, хоть и проработал в этой профессии не один десяток лет. Юность его прошла на кухне. Поваром был, завпроизводством в вагоне-ресторане. Потомок казачьих генералов – красных и белых, родных бёрдинских и чернореченских.
С таким коллективом и журналиста вполне можно вообразить в столярном ремесле. Идём в цех.
Шпонка и маникюр
Определили меня напарником к Вадиму. Палыч сначала процесс показал. Вроде просто всё. Смотрю на станок, и сердце замирает: зубья железные, страшные-престрашные. А как заработала эта пила, так хоть беги подальше. А реечку надо распилить тоненькую-претоненькую – 8,5 миллиметра.
Вадим подаёт, я должна тянуть с другой стороны на себя, плавно. Да ещё и угадать такую траекторию, чтобы и к ограничителю прижать, и чуть вверх.
Виктор Палыч рядом. За руками моими следит, направляет. И чую я, отогнал бы он меня куда подальше за глупость. Да ещё и по рукам настучал бы за то, что лезут они у меня автоматически куда-то поближе к этой самой страшной визгливой пиле.
Ну ничего. За 20 минут успокоилась. Вроде бы даже получилось. Признаваться в том, что всё это время было жалко маникюра, мне показалось неприличным. Занозы после вытащим.
– То, что мы сейчас делали, называется шип чужой. В простонародье – шпонка, – как по учебнику объясняет Вадим мне, бестолковой.
– Мы сейчас делаем кессонные потолки. Декоративные секции устанавливаются на потолок. Каждая секция – из составных деталей. Шпонка нужна для того, чтобы детали соединить так, чтобы не видно было соединений, – Вадим показывает результат, к которому мы стремимся.
Ох, до чего же красиво и богато это выглядит! С полки для демонстрации достали готовый кессон. Объёмный, геометричный, стильный, тёмный.
– Все плоскости шлифуются орбитальными шлифмашинами, грани шлифуются вручную, – продолжает урок столяр-музыкант.
– Видишь, у Вадима трёх пальцев нету? Это он наждачкой стёр, – шутит Палыч.
Пальцы Вадим потерял много лет назад в другом городе. Столярное производство не терпит небрежности и всегда тренирует предельную концентрацию внимания.
Идём на перекур.
Чур, меня, чур
Шлифмашины, рейсмусные станки, фрезерные…
– А как же шерхебели и зензубели, про которые писали в советских школьных учебниках? – спрашиваю.
– Так этот инструмент у нас появился только во времена Петра Первого. Плотники на Руси были, а названий таких не было, – рассказывает Вадим. – У нас свой инструмент был. Одних только топоров больше 15 видов. Считалось, что мастерство своё плотники от потусторонних сил получали. Потому нельзя было артели плотницкие обижать. Если хозяин был скуп, могли на него кикимору наслать. И тогда летала по дому всякая утварь, раскиданная невидимой силой.
– Откуда знаешь? – наивно удивляюсь.
– Живу давно, читаю много, – Вадим серьёзен до невозможности. – Я вот тебе ещё расскажу. В каждом доме – домовой. А в каждом цеху – цеховой. Бывает, глаза отводит: ходишь целый час по цеху молоток ищешь, а он у тебя в руке всё это время. Очень любит звук шлифмашины. Работаешь сосредоточенно и видишь боковым зрением какое-то движение…
Коллеги не выдерживают и смеются:
– Вот мы и подошли к рассказу о том, как Вадим трезвенником стал.
Столяр-музыкант всё ещё пытается сохранить серьёзную мину:
– Зря не веришь! Таким образом наш цеховой наставляет человека труда! Нельзя при нём сквернословить, нервничать. Он любит аккуратность.
– А если серьёзно, есть какие-то профессиональные приметы? – пытаюсь вернуть разговор в реальность.
– Есть, – говорит Миша, – через проходную проносить алкоголь – точно не к добру!
Божий промысел
Поработав в этом коллективе всего полдня, я поняла, что они одно целое. Двигаются по цеху, как детали одного механизма. Понимают друг друга. Говорят, иначе нельзя.
В процессе работы надо чувствовать напарника, как самого себя. Те, кто так не может, уходят. Каждый третий не задерживается.
Слово «чувствовать» звучало довольно часто. И оно самое подходящее. Какие потрясающие, живые вещи делают эти ребята! Прикосновение к обработанной деревянной поверхности ощущается как прикосновение к руке живого человека. Дерево дышит, сотрудничает со своим мастером и говорит с тем, кто к нему прикасается.
Фирма, которая организовала этот цех, многопрофильная. Могут построить беседку, баню, дом под ключ. Но столярный цех у начальства в особом почёте. Говорят, творчество живое, интересное. Сделать могут всё: любую интерьерную деталь, декорацию, мебель.
Вот, например, привезли из Питера розовую каменную соль, тибетскую. Для светильников в сауну. В процессе работы появились сколы. Жалко выбрасывать.
Такая она удивительная – цвет нежный, воздух от неё целебный. И вот ребята в столярке придумали делать маленькие светильнички настольные в виде колодца.
Солёные камешки сверху горкой положили, свет изнутри. Будто сокровищница волшебная. И таких маленьких чудесных идей много. Они в каждом изделии. Даже простая балясина для лестницы превращается в ажурную, стильную, если мастер смог правильно распорядиться своей идеей, применить инструмент.
Слава богу, миновали те времена, когда евроремонтом с гордостью называли пластиковое засилье в домах. Поняли люди, что химическое, искусственное не может быть живым и здоровым. Понял это и бизнес. Пластик в интерьере смотрится дёшево, а дерево – дорого и благородно.
Предки наши много тысячелетий жили с деревом. Поклонялись ему. Христос Воскресе, православные! А он был сыном не только Бога, но и плотника. А до него языческие боги располагали целый мир на Древе.
Елена Черных,
напуганный, но довольный подмастерье