Соловей

Как жаль, что они разминулись в Оренбурге! Пушкин покинул город 20 сентября 1833 года, Алябьев приехал через месяц, 21 октября. Это по старому стилю, а чтобы представить реальнее, надо пересчитать на новый стиль. Это век XIX, значит, надо прибавлять 12. Получится: 2 октября – Пушкин и 2 ноября – Алябьев.

 

Несостоявшаяся встреча

Хотя, если быть точнее с глаголами, необходимо ска­зать: первый в Оренбург при­ехал, а второго привезли. Александр Сергеевич приезжал, чтобы спросить правду о Пугачёве у простого народа и ввёл «Историей Пугачёва» и «Капитанской дочкой» наше Оренбуржье, до тех пор известное в России и мире не более какой-нибудь Камчатки, в литературный и историче­ский оборот. Но и то – ехал по своей воле, получив от царя четырёхмесячную творческую командировку. Однако его хо­роший знакомец, можно даже сказать, друг, оренбургский генерал-губернатор Василий Перовский получил такой при­каз относительно Пушкина: «Секретно. В случае прибытия его в Оренбургскую губернию учинить надлежащее распоря­жение о учреждении за ним во время его пребывания в оной секретного полицейского надзора за образом жизни и поведением его».

В трёх строках два «секрет­но». Но всё-таки, повторю, Александр Сергеевич приехал сам. А Александра Андреевича Алябьева привезли в ссылку. Когда мы слышим «Алябьев», мы прежде всего вспоминаем знаменитый, всем известный его романс «Соловей» на слова лучшего друга Пушкина Анто­на Дельвига. Каждый может напеть хоть начало:

Соловей, мой соловей,

Голосистый соловей!

Ты куда, куда летишь,

Где всю ночку пропоёшь?

А Пушкин тут притом, что, считается, это отклик на его ссылки, поэта-соловья, чувству­ете соловьиную трель из «о»? Создан текст и написана музыка примерно в 1825 году, позади у Пушкина южная ссылка и заканчивается северная. Правда, стихотворение женское, от лица девушки, поэтому иной раз про­чтёшь: пушкинский след – вы­думка. Прямого доказательства нет, так что каждый выбирает то, что больше нравится.

Но их встреча, случись она в Оренбурге, обоим бы стала очень интересна. Алябьев был знаком с Пушкиным, они встречались в салоне Зинаиды Волконской, «царицы муз и красоты», как её называл поэт. И Алябьев раньше многих композиторов обратился к его поэзии, положив на музыку стихотворения «Я вас любил…», «Увы, зачем она блистает…», «Зимняя дорога»…

Что касается генерал-губер­натора Перовского, думается, он не стал бы этой встрече препят­ствовать, наоборот, он же смяг­чил участь ссыльных в Оренбург поэтов Плещеева и Шевченко, а что касается Алябьева, то он его просто спасёт, речь об этом дальше.

 

Перо – и сабля

Вглядитесь в портрет Аля­бьева. Взгляд творца, поэтиче­ские шевелюра и костюм. Но внешность обманчива. Сын губернатора Тобольского края, в доме гувернёры, музыка, поэзия, иностранные языки, в театре своя, губернаторская ложа. При пере езде в Москву – оркестры, хоры, театры с крепостными артистами и за­рубежные гастролёры, первые композиторские опыты.

Но началась война с На­полеоном, и рука, умеющая держать перо и листок нот­ной бумаги, уверенно взяла саблю. Какой вид кавалерии в нашем сознании самый геройский? Лихие гусары. В боях Александр был храбр и умён. «Будучи употреблён в опас­ных местах, всегда отлично исправлял данные ему поруче­ния» – это из его формулярного списка.

Он попросился вот ряд ле­гендарного Дениса Давыдова. В одной из операций этот не ­большой отряд только плен­ных захватил две тысячи, с генералом в придачу. А когда Давыдов, человек горячий, ослушался приказа, но победил в бою и за это был ревнивым генералом отстранён от коман­дования, Алябьев в знак проте­ста ушёл вместе с командиром в другой полк.

И так ему понравились гу­сары, по Пушкину, «рыцари лихие любви, свободы и вина», что он после войны служил ещё девять лет. Пирушки, вольно­думные песни, озорные вы­ходки – его стихия. Но пришла пора «завинчивания гаек». Алябьев вместе с его другом Грибоедовым в театре стол­кнулись с московским полиц­мейстером Ровинским. И был уволен с военной службы.

 

Удар судьбы

24 февраля 1825 года у Аля­бьева шла пирушка. Один из гостей, помещик, некто Вре­мев, отказался выплатить про­игрыш и обвинил партнёров в нечестной игре. И Алябьев, как говорилось в те годы, «подкра­сил ему личность», надавал по­щёчин. Времев вернулся домой да возьми и умри через два дня. Тут же полицмейстер Ровинский начал следствие. И хотя ничего точно не было доказано, да и от пары оплеух никто не умирал, Алябьева посадили в одиночку и подвергали унизительным допросам.

Правда, в его самую сырую и дальнюю камеру разрешили поставить фортепьяно. А тут произошло восстание дека­бристов, и властям стало во­все не до композитора. Вот в такой обстановке и родился гениальный романс «Соло­вей». Там же Алябьев написал и много другой музыки: оперу «Волшебный барабан», Третий струнный квартет и даже во­девиль.

Но когда о нём вспомнили, царь, может, из-за близости композитора с декабристами, приказал предать церковному покаянию и сослать сначала в Сибирь, потом на Кавказ. Чув­ствовал себя Алябьев скверно, стал слепнуть, замучил ревма­тизм. Царь разрешил ему отбы­вать ссылку в Оренбурге.

 

Втык за благородство

Упоминалось, что Перовский спас его. Именно так. Сначала благодаря заступ­ничеству Перовского царь через полтора года разрешил «находящемуся в Оренбурге, лишённому чинов и дворян­ства бывшему подполковнику Алябьеву дозволить жить у родных, с запрещением въезда в обе столицы и с отданием его под надзор полиции по месту жительства».

Клетка чуть приоткрыва­лась. Перовский тут же подпи­сал композитору вид на житель­ство в подмосковном имении сестры. Почти ещё семь лет Алябьев был связан с Оренбур­жьем, периодически наезжал сюда. Ему скучно в глуши, он хочет в Москву, где ключом бьёт музыкальная жизнь. И он снова просит заступничества губернатора.

Перовский, рискуя, фактиче­ски фиктивно зачисляет ссыль­ного на службе в своей канцеля­рии с правом въезда в Москву. Так что, числясь оренбургским чиновником, Алябьев несколь­ко лет мог жить и разъезжать по Москве в карете с пустыми сундуками. Если полиция при­цепится, всегда есть отговорка: «Вы что, не видите, я команди­рован из Оренбурга, вот мои дорожные сундуки!» Потом Пе­ровский придумал для большей легализации: «Алябьеву пору­чается надзор за находящимися в Москве для обучения разным мастерствам малолетками каза­чьих войск».

В конце концов губернатор получил втык от царя: «Генерал- адъютанту В. Перовскому заме­тить, что он не имел никакого права командировать Алябьева в Москву без испрошения моего дозволения». Но всё же в 1843 году царь разрешил компози­тору официально вернуться в Москву «без права показывать­ся на публике».

Так что очень понятна под­пись Алябьева под многочис­ленными письмами-просьбами оренбургскому губернатору: «Облагодетельствованный и вечно благодарный слуга Алек­сандр Алябьев».

 

Вильям Савельзон