Стучат, откройте дверь!

Какими должны быть реформы системы защиты семей и детей? 

Недавно в Интернете появился душещипательный видеоролик, который называется «Мама, не открывай дверь!». Органы опеки представляются в нём эдаким монстром, который может внезапно и без всяких оснований прийти с проверкой в любую семью и забрать ребёнка у родителей.

На чём основана волна родительской тревоги? Депутаты, чуткие к общественным настроениям, уже предлагают ввести уголовное наказание, вплоть до 8 лет лишения свободы, для сотрудников органов опеки при необоснованном изъятии ребёнка из семьи. Какова ситуация в Оренбургской области?

Дачников прибыло

Когда по телевизору показы­вают очередное ток-шоу про злых тёток из органов опеки, которые забирают детей у хороших родите­лей, Ольга Каширская выключает телевизор. Ей ли не знать, как всё обстоит на самом деле! В органах опеки она работает уже 28 лет, её должность – главный специалист управления образования админи­страции Оренбургского района. Первые 15 лет, начиная с 1992 года, она была единственным на весь район специалистом по опеке и попечительству. Заметим, Орен­бургский район – самый крупный в регионе. Уже к 2007 году в нём было 13 тысяч детей при норме не более 5 тысяч детского населения на одного специалиста.

– В 200 7 году нам да ли три ставки, стало три специалиста, – рассказывает Ольга Петров­на. – Однако население района постоянно увеличивается: ак­тивно застраиваются пригород­ные посёлки, в поисках работы люди из отдалённых сельских районов перебираются ближе к областному центру, покупа­ют дачи, прописываются там и живут. Да и городские, к то погряз в долгах, порой продают квартиры в Оренбурге и пере­селяются на дачи. На сегодня у нас уже почти 24 тысячи детей. В прошлом году мы обращались с ходатайством в Законодатель­ное собрание области, чтобы добавили ещё две ставки. Доба­вили только одну, но всё равно стало полегче.

Функций у органов опеки мно­го: установление опеки и попе­чительства, надзор за опекунами и приёмными семьями, выдача разрешений на сделки с недви­жимостью опекаемых, представ­ление их законных интересов. На территории района живут 350 детей-сирот и оставшихся без попечения, есть Чебеньковский детдом, три колледжа, где обуча­ются дети-сироты: в Подгородней Покровке, Чебеньках и на хуторе Степановском.

Новичков трясёт всегда

Самое неприятное в работе специалистов органов опеки, конечно, изъятие детей из небла­гополучных семей.

– Поначалу было очень тяже­ло, – вздыхает Ольга Петровна. – Помню, приехали в семью: где мать, неизвестно, четверо детей дошкольного возраста одни, са­мому младшему полтора года. Мы их собрали, отвезли в ЦРБ. Пока ехали, самый маленький был у меня на руках. И за период, что мы ездили в ЦРБ, потом в центр временной изоляции, он, видимо, ко мне привык. И когда пришёл момент оставить его и уйти, он в меня вцепился, заплакал. Села в машину, сердце колотится, меня трясёт! Утешала себя тем, что теперь хотя бы он не погибнет на морозе, о нём позаботятся и ни­чего плохого не произойдёт. Ещё случай. Приехала – мать валяется пьяная, не добудишься, 8-месяч­ный ребёнок голодный, грязный. Я давай сразу воду греть, его мыть, хотела памперс поменять. Сняла, а там раны, потому что уже всё загнило, малыш плачет, ему боль­но. В больнице его как следует обработали. Определили в дом ребёнка. А мать так ни разу и не появилась, не спросила про свое­го малыша. Конечно, её лишили родительских прав.

Всех новичков в органах опеки первое время трясёт. Устраиваясь на эту работу, люди, в основном бывшие учителя, думают: «Ура, муниципальная служба!» А тут большая нагрузка, много бумаж­ной работы и ответственность. Отсюда и текучка.

– Мы постоянно ходим под проверкой прокуратуры: не ото­брали детей – плохо, потом слу­чись что – мы виноваты, куда смотрели? И отобрали – плохо, потому что себя-то родители вы­ставляют белыми и пушистыми, а нас – бессердечными злюками, вмешивающимися в дела семьи, – продолжает Ольга Петровна.

Обоснованность каждого изъятия нужно доказывать. И иной раз специалисты органов опеки видят, что отбирать детей надо, есть угроза жизни или здоровью ребёнка, но понимают: с доказа­тельствами возникнут проблемы. Что делать? Оставить ребёнка в беде или самим подставиться под удар?

Да всё понятно, но что конкретно?

Пункт 1 статьи 77 Семейно­го кодекса РФ звучит так: «При непосредственной угрозе жизни ребёнка или его здоровью орган опеки и попечительства вправе немедленно отобрать ребёнка у родителей (одного из них) или у других лиц, на попечении которых он находится». Обратим внимание на два момента: во-первых, на сло­во «вправе», а не «обязан» и, во-вто­рых, что конкретно понимать под «непосредственной угрозой жизни или здоровью», не расшифровано, а значит, рождает разные трактовки, вынуждая специалистов органов опеки действовать, так сказать, на глазок. Возможно, отсюда и роди­тельское беспокойство, а не ворвёт­ся ли в их семью дама из органов опеки, не начнёт ли открывать ка­стрюли и искать пылинки по углам в попытке уличить в неисполнении родительских обязанностей.

– Нормальным семьям опасать­ся нечего, – уверена Ольга Петровна. – Мы все люди и можем отличить, сейчас дети накрошили и раскидали игрушки или дом вообще уборки никогда не видел. В сельской мест­ности не все соблюдают идеальную чистоту, но это не повод отбирать детей. Другое дело, если зайдёшь – и аж глаза режет от аммиака. Кста­ти, не всегда такая картина только у алкоголиков. В основном – да, но была однажды семья: отец выпивал, а мать нет, любила книжки читать, в библиотеку ходила. Но домом заниматься не хотела. Грязища! Тараканы на голову падают, ногу поставить негде, еды – никакой. При этом восемь ребятишек. Конечно, мы их отобрали.

По наблюдениям Ольги Ка­ширской, так называемых семей социального риска по сравнению с 90-ми годами в последнее время стало больше. Значит, и работы органам опеки прибавилось.

Как правило, в фокус их вни­мания попадают не просто не­благополучные семьи, а очень неблагополучные, в которых кри­зис виден невооружённым глазом. Выявлять такие семьи помогают местная администрация, пред­ставители комиссии по делам не­совершеннолетних (КДН), соседи, полиция, медики, учителя. Просто так органы опеки с визитами не ездят, но отреагировать на посту­пивший сигнал обязаны.

– Может быть, что ребёнка привезли бабушке на каникулы. А может, что мать пьёт уже не­делю или исчезла в неизвестном направлении, а ребёнок у ба­бушки. Бабушка не является его законным представителем, и мы выезжаем с проверкой, – поясняет Ольга Петровна.

Кстати, порой сигналы не под­тверждаются. Бывший муж ли пытается насолить экс-супруге, или соседки поссорились из-за ка­валера, и одна на другую написала кляузу, мол, за детьми не смотрит, дома шаром покати. Ложный до­нос выявляется без труда.

А кто жалуется?

– Кому в здравом уме придёт в голову отбирать детей у адек­ватных родителей? – недоумевает Ольга Каширская. – Целый ролик даже придумали! Скорее всего, негативный имидж нам созда­ют те самые родители, которым дети были не нужны или нужны только ради детских пособий, а когда их отобрали, кричат, что необоснованно. Помню ситуацию, ребёнку-инвалиду мать не давала сделать операцию, хотя врачи несколько раз выписывали направ­ление. Если бы он выздоровел, она бы потеряла почти 20 тысяч в ме­сяц, а ей надо было ещё безработ­ного сожителя содержать! Вот она на нас жаловалась активно, куда только ни писала: и в прокуратуру, и детскому омбудсмену!

Вспоминается ещё одна жа­лобщица, мать троих сыновей из Илекского района, которая на всю страну в передаче Первого канала возмущалась, что органы опеки забрали у неё детей незаслуженно. Инфицированный ожог с наруше­нием функций кисти правой руки её пятилетнего сына – результат «воспитания» его отчимом за игру со спичками – она не считала до­статочным основанием.

А как сами дети реагируют, когда забирать их из семьи при­ходит специалист органов опеки?

– По-разному, – качает го­ловой собеседница. – С малень­кими проще: «Детки, поедем на машине?» – «Да». А кто постарше, их же не возьмёшь в охапку и не вынесешь из дома. Говорим им правду. Детям тоже надоедает жить в таких условиях. Надоедает, что в классе рядом никто не хочет сидеть, потому что от тебя плохо пахнет, что смеются над тобой.

Что нужно, чтобы не допускать необоснованных изъятий детей из семей и в то же время не запускать ситуацию, когда ребёнку нужна защита, а он всё остаётся в опас­ных условиях? Горьких примеров в области немало. В Соль-Илецком округе многодетный отец долгие годы насиловал детей, семья стоя­ла на учёте, однако меры приняты не были. В Орске в 2017 году отчим забил пятилетнего мальчика до смерти за то, что тот прыгал на матрасе. В августе 2018-го опять же сожитель орчанки после долгих издевательств убил двухлетнего малыша. В 2019-м была убита десятилетняя девочка в Абдули­не, подозрения пали на мать. Все детоубийцы понесли наказание, однако детей это не вернёт. Ло­гичный вопрос: можно ли было предупредить эти несчастья, если бы система защиты детей была организована как-то иначе?

Слишком официально

В каких реформах нуждаются сами органы опеки? По мнению Ольги Каширской, на законодатель­ном уровне нужен чёткий алгоритм, в каких ситуациях детей отбирать, в каких – нет, пора конкретизировать понятие «угроза жизни и здоровью», снизить нагрузку, например, в Мо­скве на одного специалиста органа опеки не более 2500 детей.

Зульфия Баева, психолог КЦСОН из Матвеевского района, сама не раз входившая в состав ко­миссии и присутствовавшая при изъятии, считает, что проблема, скорее, в излишнем бюрократиз­ме системы.

 – Любая семья может оказаться в кризисе, не обязательно пью­щая, – говорит она. – Раньше в Матвеевке был приют, куда вре­менно помещали детей, не толь­ко отобранных, но и с согласия родителей. Родители это время использовали, чтобы пройти ле­чение от зависимости или найти работу. И они и их дети знали, что все они рядом и всё это ненадол­го. Сейчас всё более официально, оформляется куча документов, ближайший реабилитационный центр, куда мы отвозим детей, в Бугуруслане. Некоторым семьям порой не хватает именно мораль­ной поддержки, а вместо этого они наталкиваются на осуждение односельчан, на косые взгляды, отчего чувствуют себя ещё более оторванными от жизни.

Вопрос реформирования ор­ганов опеки поднимается и на федеральном уровне. Недавно с предложениями к президенту РФ обратились некоммерческие организации. Предлагается, на­пример, в случае изъятия ребёнка перемещать его в семью родных, близких и знакомых ребёнку лю­дей, чтобы не травмировать ещё больше. Если это невозможно, в приёмную семью, и уже в край­нем случае – в государственное учреждение.

Эксперты отмечают конфликт интересов в том, что на органы опеки одновременно возложена контролирующая и сопровожда­ющая функции.

Прямая речь

Анна Межова, руководитель оренбург­ского благотворительного фонда «Сохраняя жизнь»:

– Больше года я вхожу в рабочую группу по отслеживанию неправомерных изъятий при уполномоченном по правам ребёнка в Оренбург­ской области. Нам рапортовали о том, что в се изъятия правомерные, и на бумаге так и было. Но начнёшь вникать в детали – и понимаешь, что некоторых изъятий можно было избежать, если бы была грамотно выстроена система реабилитации кризисных семей. Потому что семьи тоже разные. Одно дело, если, например, есть угроза жизни и здоровью ребёнка. И другое, если семья не злостная, а просто родители из той категории, которым требуется повышенное внимание социальных служб, допустим, выпускники детдома. Они рады бы заботиться о ребёнке, да не умеют, им нужно просто помочь, научить. Готовы работать, но или работы нет, или не платят, или не хватает образования. Им предлагают какую-то помощь, но если надо собрать пакет документов, какие-то справки, то они этого просто не делают.

Нужен конкретный план по реабилитации кризисной семьи, а главное, по предупреждению этого кризиса. Ведь когда семья уже в глубоком кризисе, зачастую мало что ты сможешь сделать, остаётся только одно – изымать.

Само понимание кризиса часто очень обывательское. Нам нужны кадры, профессиональные и многочисленные. А в органах опеки один специалист на весь район и ещё один в органах профилакти­ки. Что они могут? Говорить родителям: «Вы не пейте и детей не бейте»? Реформу системы защиты детей нужно начинать с введения в вузах направления, где бы прицельно готовили сотрудников ор­ганов опеки. Пока получается, что профессия есть, а полноценной подготовки специалистов нет. В лучшем случае сотрудники органов опеки имеют юридическое либо педагогическое образование. Но всегда ли они понимают последствия психологической травмы для ребёнка, знают основы привязанности? Имея эти знания, не пришлось бы удивляться, почему дети всё равно любят родителей, даже асоциальных, опустившихся, которые пьют и о них не забо­тятся. Тогда иначе можно было бы смотреть на кризис и критерии изъятия из семьи.

Зульфия Баева, психолог КЦСОН Матвеев­ского района:

– Я была в комиссии по изъятию детей из неблагополучных семей и лично видела, в каких условиях жили ребятишки, которых я потом взяла под опеку (у меня двое родных и трое приёмных). Младший в 11 месяцев весил 5 килограммов! У него не было ни одного зуба и был закатившийся глаз, потому что его уронили. А Настя, старшая девочка, меня потом спрашивала: «Ты что, будешь нас каждый день кормить? Каждый-каждый?» Я плакала и говорила: «Деточки, я вас буду пять раз в день кормить». Они первое время бросались на еду, а потом их тошнило.

Одну женщину мы долго жалели, не отбирали детей. Но она жила в такой грязи, что просто немыслимо, дети ели вместе с кошками. Не приучала детей к туалету, они ходили по нужде прямо на пол, и она даже это всё не убирала. Её предупреждали, просили навести порядок. А она говорила, мол, бабушка моя так жила, мама так жила и я ничего особенного не делаю.

Бывает, и нормальные родители боятся органов опеки. Недавно одна знакомая говорит, мол, дети болеют, а больничный мне брать невыгодно. Вот бегу на работу, а сама думаю: а ну как органы опеки узнают, что я детей с температурой одних дома оставила?

Нина Гордеева, первый заместитель ми­нистра образования Оренбургской области:

– В Оренбуржье насчитывается 100 специ­алистов территориальных органов опеки и попечительства. Больше всего штатных единиц в Оренбурге – 22, в Орске – 12, в других террито­риях от 1 до 4. Все органы опеки укомплектованы сотрудниками, однако в ряде муниципалитетов существует проблема – часто меняются специ­алисты. Из 100 человек 32 имеют стаж до года.

Сотрудники органов опеки должны иметь высшее педагогическое или юридическое образование. Высшее образование сейчас у всех, факты несоответствия требованиям профстандарта не выявлялись. Курсы повышения квалификации специалисты органов опеки проводят один раз в три года. В 2018 году слушателями курсов стали 84 человека. Обоснованных жалоб на действия сотрудников ОПП в Министерство образования в 2019 году не поступало.

Для справки

За ненадлежащее исполнение родительских обязанностей, связанное с жестоким обращением с детьми, по статье 156 УК РФ в 2019 году возбуждено 118 уголовных дел.

Жалоб в прокуратуру Оренбургской области в 2019 году от граждан на действия сотрудников органов опеки по вопросам не­обоснованного изъятия детей не поступало. Факты привлечения к ответственности сотрудников органов опеки за ненадлежащее исполнение своих обязанностей отсутствуют.

Уже проходит апробацию проект «Реформирование работы органов опеки и попечительства» при поддержке Министерства просвещения Российской Федерации и Благотворительного фонда Елены и Геннадия Тимченко. Пилотные регионы: Астраханская, Вологодская, Томская, Тамбовская, Тверская, Тюменская области, Ханты-Мансийский АО и Краснодарский край.

Организованы мероприятия, в ходе которых выявлены проблемы, определяющие низкий уровень эффективности работы региональных органов опеки и попечительства. Это и бюрократические барьеры, препятствующие осуществлению межведомственного взаимодействия, и противоречия в федеральном и региональном законодательстве, создающие путаницу и дублирование полномочий.