Потом вместе мы поцелуемся

Сегодня, дорогой читатель, международный день с интересным названием. «Поцелуемся и помиримся», ни больше ни меньше.

Поздравим себя! Это напо­минает мне слова из песни: «По­целуй меня, потом я тебя, потом вместе мы поцелуемся!».

Ну а чего, собственно, удив­ляться нам, русским. Тем, у кого троекратный поцелуй при встре­че считался традицией, которую не нарушали и политические ли­деры даже при советском строе. Вспомним недавние стишки-пи­рожки (есть такое направление в поэзии), которые так хорошо эту традицию иллюстрируют:

Дыхнул в ладонь украдкой Брежнев,

Разгладил брови, вздёрнул нос.

Ну всё, подумал Чаушеску – взасос.

Это всё шуточки, конечно, но в каждой шутке лишь доля шутки, а остальное – правда. Поцелуй штука вообще неоднозначная. Куча градаций.

Страстный у влюблённого, дежурный для загостившегося родственника, воздушный для коллеги, что давно нравится. Трепещущий, неуверенный, противоречивый и нерешительный – первый. Светские чмоки и лобызания на сельском большаке между старыми знакомыми на Пасху (что не мешает через пару часов разругаться или подраться).

Так что, как ни крути, празд­ник очень русский, выходит. А вот вторая его составляющая кажется мне более серьёзной, особенно, если посмотреть, что вокруг происходит. При­мириться одному человеку с другим бывает не то что сложно – невозможно почти. И ведь по­вод может быть разным, от гло­бального до соседской коровы, зашедшей в огород. Дважды. И всё. Из-за этого вражда на десятки лет. И тут – целуйся не целуйся…

Примирения хочется. При­чём на всех фронтах. Простить родственника, что нахамил во время застолья, не изрыгать проклятья в адрес человека, отдавившего ногу в автобусе, простить отца, что покинул семью десятки лет назад. Ни­кто ведь не знает реальной истории, что там произошло, и какая уже разница, кто виноват больше.

Не хватает нам мудрости и широты души. До того дошло, что сами, бывает, ищем ядовитую кочку, чтобы за неё зацепиться и изрыгнуть желчь. Потому что за­стоялась она, злая, ищет выхода, ест изнутри поедом.

А ещё примирение – это дитя сострадания. Быть милосерд­ным, сочувствовать трудно, когда война кругом. Заколочены сердца, только дети смотрят на мир огромными глазами без поволоки. Они бывают гораздо разумнее нас.

Но главное – примириться с собой. Простить себя. Может, за то, в чём винил много лет, и груз этот тянет к земле и в конечном итоге в неё и зароет, если не сможешь.

В общем, если говорить о поцелуях, я – за! Поцелуй всё-таки проявление уж если не любви, так страсти. Так что, когда я вижу на улице пару в объятиях, не глядящую при этом в мобильники, а сильно занятую друг другом, меня это умиляет. Правда, мне их ещё немного жалко. Ибо неокрепшая любовь подобна цветку в заморозки. Но это уже совсем другая история…