«Искусство действительно требует жертв»

И это повод о многом поговорить. В первую очередь, конечно, о Его Величестве Театре, служению которому отдано более полувека.

– Рифкат Вакилович, с инте­ресом узнала, что вы на­чинали как актёр. У вас были такие роли, как Труффальдино в «Слуге двух господ», вы игра­ли в «Макбете»…

– Я ведь сначала окончил актёрский факультет Уфимского училища искусств, после кото­рого меня пригласили в Баш­кирский академический театр. У меня действительно было много главных ролей. Но не ду­маю, что играл я очень хорошо. Конечно, с полной самоотдачей. Но глубокого осмысления про­фессии ещё не было. Ведь актёр­ская профессия очень трудная. Может, мы иногда иронически относимся к высказыванию Ста­ниславского, который говорил, что искусство требует жертв. Но оно действительно требует жертв! Ты действительно дол­жен жертвовать всем, что у тебя есть, чтобы, перевоплощаясь на сцене, осчастливливать людей.

– Знание актёрского ремес­ла изнутри пригодилось вам в режиссёрской профес­сии?

– Обязательно. Актёрское ис­кусство – найти особый способ существования в каждом спек­такле. И если он найден, соз­даётся образ, который своими импульсами притягивает к себе зал. Михаил Ульянов, Евгений Лебедев, Михаил Царёв и другие большие артисты своей жизнью на сцене настолько увлекают, что ты ощущаешь себя былин­кой, подхваченной ураганом.

– Вы были близки с Михаи­лом Ульяновым…

– Мы дружили долгие годы. Он несколько раз был в Орен­бурге. Мы ездили с ним в мои родные края, в мою деревню. Безумно интересная личность! Я знал Михаила Александрови­ча как выдающегося артиста. А когда его избрали первым председателем Союза театраль­ных деятелей, а меня – в се­кретариат, я узнал его и как организатора. Многие вопросы мы решали совместно. Так и подружились.

Когда он заболел, мы с Оле­гом Хановым предложили ему съездить подлечиться в Башки­рию – в санаторий «Янгантау». Поехали все вместе. Три недели провели в «Янгантау», потом отправились в санаторий «Со­сновый бор», который находится рядом с моей деревней. Под­нимались в горы, косили сено, рыбачили, катались верхом на лошади. Были на пасеке. Когда он уезжал, ему подарили не одну флягу башкирского мёда. Он взмолился: «Куда мне столько? Как я повезу?» Но мы догово­рились с лётчиками, а в Москве Михаила Александровича встре­тили, бочки доставили до дома. Встречи с Михаилом Ульяновым – самые яркие страницы и моей жизни.

– У вас было трудное дет­ство. Отец и старший брат не вернулись с войны. Вашей маме пришлось в одиночку поднимать четверых сыновей. Было и голодно, и холодно. Но трудности закаляют. Для ре­жиссёрской профессии это то, что нужно?

– Когда я поступал в ГИТИС на режиссёрский факультет и показывал свой отрывок, в аудитории погас свет. Мы остановились. А Михаил Ми­хайлович Буткевич, сидевший в приёмной комиссии, крикнул: «Зачем вы остановили? Кто вам дал право? Тут сидят зрители!» Я говорю: «Свет же погас». «Ка­кое мне дело? Найдите выход из этой ситуации». Я побежал вниз к вахтёрам, у них были фонарики. Схватил, принёс, и мы продолжили. Этот эпизод говорит о том, что режиссёр должен надеяться только на себя.

И деревенское воспитание, которое действительно было суровым, сформировало во мне способность всего добиваться своим трудом. Сама жизнь учила нас находить выход из любого положения. Надо идти в школу за несколько километров, а на улице 30 градусов мороза. Как идти, если нос нельзя высунуть? Смазывали лицо и руки гусиным жиром и шли.

– Вы мечтали учиться у Анатолия Эфроса. Но у вас были другие учителя – Андрей Попов, Мария Кнебель. Не жалеете, что получилось не так, как хотелось?

– Нет. Когда я заканчивал актёрский, много читал и знал, что происходит в театральном мире. Мне было известно, что Анатолий Васильевич набирает курс, и я серьёзно готовился. Но когда приехал, выясни­лось – вместо Эфроса курс набирала Мария Иосифовна Кнебель, любимая ученица Станиславского. Конечно, мы огорчились – и Боря Моро­зов, и Толя Васильев, и Иосиф Райхельгауз (ныне известные российские режиссёры. – Н.В.), которые тоже хотели учиться у Эфроса. Но потом вроде бы всё сложилось.

Художественным руководи­телем курса стал выдающийся актёр Андрей Алексеевич По­пов. Всё было замечательно. Но не буду делать секрета: чего-то мне не хватало по режиссуре. И как-то мы с Толей Василье­вым пошли к Эфросу на прогон спектакля «Дон Жуан». И попро­сили разрешения посещать его репетиции. Он разрешил. И мы ходили – со второго курса и до окончания института. Не отвер­гая никого, мы всё-таки учились у Эфроса. Получив диплом, ещё пять лет занимался у Анатолия Васильевича в режиссёрской лаборатории. А потом поехал на пять лет в лабораторию к Георгию Александровичу Товстоногову.

– Когда после ГИТИСа вы возглавили Башкирский академический театр имени Гафури, где начинали свой творческий путь с актёрской профессии, он стал популярен не только в Уфе.

– К тому времени, когда я приехал, народ перестал ходить в театр. Хотя театр был солид­ный и режиссёры там работа­ли хорошие. Когда я поставил свой преддипломный спектакль «Галиябану» Мирхардара Фай­зи – основоположника татар­ско-башкирской драматургии, 20 спектаклей подряд прошли с аншлагами.

Когда поставил дипломный спектакль «Неотправленные письма» Кутуя, он шёл с ан­шлагами 500 раз. Потом был самый знаменитый спектакль – «Долгое, долгое детство» Му­стая Карима. В театр стало невозможно достать билеты. Их раскупали за три месяца до спектакля. Перед началом вся площадь перед театром была заполнена зрителями. За следу­ющий – «Бибинур, ах, Бибинур» молодого драматурга Фарида Булякова – мы получили Госу­дарственную премию.

– Это правда, что, когда 19 лет назад вы приехали возглавить Оренбургский те­атр, то чуть не уехали, увидев первый спектакль?

– Это было удручающее зре­лище. Так уже не ставили и не играли.

Увидев мою расте­рянность, Владимир Флейшер, тогдашний руководитель депар­тамента культуры и искусства, предложил: «Давай откроем театральный факультет». Теа­тральный факультет – это было первое, с чего я начал строить театр. Сейчас 80 процентов труппы – выпускники нашего факультета, мои ученики.

– Оренбург стал для вас родным?

– Он давно родной город. Были предложения. И заман­чивые. Президент Татарстана Минтимер Шарипович Шаймиев предлагал возглавить Татарский академический театр в Казани. Я отказался. Причём дважды. Получал я и предложение вер­нуться в Башкирский академи­ческий театр. Но сказал нет. Нельзя два раза войти в одну и ту же реку. Даже не в этом дело. А в том, что, когда тебе было труд­но, эта земля тебе помогла. И ты должен это ценить. Я чувствую себя в Оренбурге, как дома.

– У вас много постановок, которые имеют самые престижные награды. А какой из спектаклей, которые вы поставили в Оренбурге, вам дороже всех?

– «Милые люди» по Василию Шукшину. Театральный критик Григорий Заславский сказал, что мы поймали дух Шукшина. Ухватили суть – то, о чём болела душа Василия Макаровича. Он любил свою землю, любил лю­дей, которые на ней живут. Его герои чудаковаты, может быть, но без них нет родины. Они – соль земли.

– Я часто вижу вас на лыжне, на пробежке в Зауральной роще. Это помогает работать?

– Это даёт внутренний тонус, который необходим и артисту, и режиссёру. Тебя должно хва­тать на 24 часа в сутки. Очень хорошо помогают держать себя в рабочем состоянии и бассейн, и зарядка на свежем воздухе, и пробежки по роще. И потом, чем больше общения с при­родой, тем больше внутренней свободы. Иногда не получаются какие-то сцены. Пробежишься – и чувствуешь, что твой моз­говой центр начинает работать абсолютно по-другому.

Мне нравится утром выхо­дить на зарядку, ощущая дуно­вение ветра. Ветер – это язык богов. Он тебе что-то сообщает. И ты должен всё это понять.

Наталия Веркашанцева